Понедельник, 09.12.2024, 12:19
Шапи КАЗИЕВ / Shapi KAZIEV
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта
Театр
СКОРО!

Расул Гамзатов

 

времена и Дороги

 

Посвящаю Шапи Казиеву

 
R_Gamzatov

 

                                     В скалистых трущобах блуждающий зверь

                                     Иль смерть повстречает, иль сыщет тропу. (Махмуд)

                                     Тяжело живется абиссинцам! (Г.Цадаса)

                                     Времена были незабываемые. (Ш.Микаилов)

 

 

1.

В заснеженном окне встает рассвет,

Уже декабрь, который мне пророчит,

Что к белым журавлям еще короче

Мой путь теперь,

                                   и возвращенья нет.

 

Мой алфавит немало пострадал,

Пока до буквы «Ш» от «А» добрался,

Шапи, в календаре моем остался

Листок последний.

                                   Я его сорвал.

 

Не уцелели башни грез моих,

Их глыбы катятся легко и грозно,

Вниз увлекая трепетные весны,

Любовью наполнявшие мой стих.

 

Морская ширь все примет без печали,

И с толщей вод сольется толща лет...

Уже декабрь. Пора...

                                               И все же — нет!

К зиме суровой я готов едва ли...

 

 

2.

Я не готов, я вовсе не готов,

Я абиссинцам шлю приветы бодро.

И к моему писательскому одру

Не торопите вечности послов.

 

Пускай я таю, как в ночи свеча,

В моей душе еще немало света,

Еще хочу я странствовать по свету,

Пренебрегая мнением врача.

 

Нетрудно было изменить маршрут,

Но плох мотор, и колесо пробито...

Куда спешу я колеей изрытой?

Пути такие к счастью не ведут.

 

Хотел отведать время — не созрело.

Когда созрело — ели без меня,

Когда досталось — выплюнул, кляня,

Я это время, что прогнить успело.

 

Живу иль нет — не знаю я, не знаю.

Я проиграл любви последний матч.

И, как вратарь, поймавший трудный мяч,

Свою седую голову сжимаю.

 

 

3.

Я стал седым, стал белым от того,

Что сладкие мне боком вышли груши,

Которые с начальством мирно кушал...

Виню себя, и больше никого.

 

Мне исколола, исколола грудь

Игла уже пустого сожаленья,

О том, что тех, чье место в отдаленьи,

Я приближал, не разглядев их суть.

 

Как ветка персика любовь моя цвела,

Пока от града не прогнулась в пояс.

И между нами встал товарный поезд,

Когда меня любимая звала.

 

Во все вокзальные я бил колокола,

Но замер поезд, как осел на льдине,

Толкал назад, тянул вперед...

                                                           Поныне

Стоит состав — железная гора.

 

Его ль вина — там красный свет горит,

И путь закрыт. Дежурный — в амнезии.

А позади — несчастная Россия

На рельсах, как Каренина, лежит.

 

4.

А тот, кто обещал на рельсы лечь,

Стал режиссером этого позора.

Его бояр бесчисленная свора

Не собиралась ничего беречь.

 

Пока кругом неслось на все лады:

Дзержинский, миновало ваше время!

Лукавых мудрецов лихое племя,

Распродало Вишневые сады.

 

Нам новые законы написали,

И принялись по-своему рулить,

Да так, что все сумели растащить...

А виноватых нет... И не искали.

 

Как партизаны, в Беловежской пуще

Биллиардисты били по шарам.

И разогнали по своим углам

Пятнадцать неделившихся республик.

 

Я собираю те воспоминанья,

Как облако — дыхание озер,

И в Думе моих мыслей снова спор,

Как вечером на сельском годекане*.

 

 

5.

Не знаю, я не знаю что за снег

В горах такое породил ненастье.

Иль это время, полное напастей,

В засаде поджидало, как абрек.

 

Что за очки у сердца моего? —

Минувшее ясней того, что рядом.

Каким меня окутывает чадом,

Что впереди не видно ничего?

 

И в небесах не разглядеть уже

Звезду, что вдохновение дарила,

Звезда другая в небе засветила,

Расплатою грозя на рубеже.

 

 

6.

Но даже звезды, кажется, мельчают,

Они все дальше от людских невзгод.

Как сестры, что поссорились, и вот —

Друг друга уж давно не навещают.

 

Похожи на окурки сигарет

Мои давно забытые дороги.

И как бутылок выпитых осколки

Блестят обломки тех беспечных лет.

 

Тропинки горные похожи на веревки,

Что в скирдах хлеб от ветра берегут.

А мои весны змейками бегут

В сияньи молний с редкою сноровкой.

 

Змея линяя, сбрасывая кожу,

Становится сильнее и мудрей.

Людская совесть, в саже наших дней,

На черных змей становится похожа.

 

 

7.

Достоинство таится, точно вор.

Народу много — но людей так мало.

В пыли любовь, и схоронили славу.

Но мы без них — уже не дети гор.

 

Чины, чины, чины, чтоб им пропасть,

Честь отдающим кошелькам бездонным.

Пусть знать и челядь сгинут в брани кровной,

Закрыв свою прожорливую пасть.

 

Летать рожденных ползать научили,

Рожденных ползать — вижу в облаках.

Есть ноги из голов, прости Аллах,

И головы, которые ногами были.

 

Налей мне “белой”. В этой кутерьме

Не выпив, не смогу я разобраться.

А так — пойму я что-то, может статься...

Но врядли и она поможет мне.

 

8.

Прощай, что было, было и прошло,

Закрыли тучи призрачное счастье.

И вот хирург меняет, как запчасти,

Мне сердце. Мол, состарилось оно.

 

Другое сердце пусть дадут другим,

А мне мое, измученное, ближе.

Оно еще, по-юношески слышит

Любви небесной сокровенный гимн.

 

И живописец знает в деле толк:

Чтоб молодым меня увековечить,

Он на мои натруженные плечи

Другую голову по-дружески кладет.

 

Другая голова — другим нужней.

Им не достигнуть высоты иначе.

Я и за две, за сто голов впридачу,

Не соглашусь расстаться со своей.

 

 

9.

Прощай и ты, лет наших колесо,

Что целый век старательно скрипело.

Политиканы тщатся переделать

Глаза мои и уши заодно.

 

Что я услышу новыми ушами?

Как дуют в горн страны наоборот?

А что замена глаз мне принесет?

Увижу ли развязку этой драмы?

 

Уж по утрам рассвет не настает.

А радуга моя в какой темнице?

Вслед за зимой весне пора явиться,

Но май в сугробах снова пропадет.

 

Как на току упрямые быки

Молотят вкруговую чечевицу,

Все, что могло еще со мной случиться,

Уходит в прошлое, желанью вопреки.

 

 

10.

Отцовский возраст я преодолел,

Но не достиг его глубин поныне.

Наверно есть на то свои причины,

Что к высоте его я не взлетел.

 

Средь сверстников моих — один Гамид,

В Цада остался — сколь ушло народу!..

В аварской поэтической породе

Я старший — биография твердит.

 

Пусть голова моя — не серебро,

Она не от веселья поседела.

Пусть в голове не золото, но пел я

Не для наград, а веруя в добро.

 

Как лестница, в неведомую даль

Кровавыми ступенями уходят

Мои стихи.

                        Останутся ль в народе,

Забыты ль будут?

                        Не узнаю, жаль...

 


11.

Мне Мурсал-Хан не выколол глаза,

Хоть на красавиц я глазел немало.

И губы, как Марин, не зашивали,

Хоть лишнего немало я сказал.

 

Ирчи Казак в цепях в Сибирь попал,

И я там был, но был вполне свободен.

Как Батырай, за песни о народе

Владыкам я быков не отдавал.

 

И яду мне никто не подносил

В вине, на свадьбе, как Эльдарилаву.

Я воспевал в стихах Хочбара славу.

Но на костер, как он, не угодил.

 

Без жарких споров я не помню дня.

Я дерзок был, известный был повеса.

Но не нашлось в горах у нас Дантеса,

Который бы хотел убить меня.

 

 

12.

Не в восемнадцатом родился я году,

Был мал еще, когда пошли расстрелы.

В тридцать седьмом мы дружно гимны пели,

Мальчишки, не понявшие беду.

 

В сорок девятом были рукописи целы,

В космополиты я не угодил.

В авангардистах тоже не ходил,

И кулаками вождь в меня не целил.

 

Нет, не Махмуд** я. Нет, я не Махмуд,

Свою Муи не похищал я тайно.

Я, с Патимат увидевшись случайно,

Почувствовал — ее мне отдадут.

 

Вокруг не замечая ничего,

Какое счастье мне она дарила!..

Мюрид любви — она меня хранила

Как подданного сердца своего.

 

 

13.

Я много видел и добра, и зла —

Был Сталин вождь, а после — вне закона.

Других вождей легко сдувало с трона...

“Кузькина мать” — и та не сберегла.

 

Сменил Хрущева Леонид Ильич,

Грудь в звездах — точно коньяка бутылка.

“Процесс пошел...”. Мы снова на развилке...

Мне перемен тех странных не постичь.

 

Вопросов сотни на моем листе,

Ответы на которые не знаю.

И до сих пор еще не понимаю

Как уцелел я в злые годы те.

 

Вы бросьте в море тысячи цветов,

На дне его лежат мои мечтанья.

Пусть памятник несбывшимся желаньям

Летит по небу выше облаков.

 

 

2003 г.

 

                                Перевод Ш.Казиева

 

 


* Годекан — общественное место в ауле, где горцы собираются для бесед, обсуждения новостей и т.д.

** Махмуд из Кахаб Росо — классик аварской поэзии.

 

М.Котляров
Песни
Хаджи-Мурат

Sh.Kaziev © 2024 счетчик посещений сайта